«Гэроза» Ростислава О’Cтровского
Лекция 7-я

Сегодня, господа, мы прикоснёмся к очень тонкой теме творчества замечательного писателя прошлых дней Ростислава Вольдемаровича О’Cтровского посредством сугубого анализа лучшей из его пьес «Гэроза». Теперь уже не является секретом, что Ростислав Вольдемарович это не кто иной, как успешно прооперированная в одной из швейцарских клиник Жоржетта Емельяовна Занд (в девичестве де Горьки). Пьеса открывается сценой у пруда, куда бросается разгорячённая своими мыслями о возлюбленном Татьяна (не правда ли, друзья, благодаря неустанному творчеству наших колоссов, это, вообщем-то, по сути ничем не примечательное имя приобрело в нашей литературе какое-то сакральное, почти потустороннее значение: Татьяна Волконская из великого шедевра г-на Демьяна Бледного «Муй-Муй», Татьяна Гольц-Серопуховская из одноимённой поэмы великого русского поэта современности Ржавина Д. П., Танька-Еборданька из рассказа «Смуть» Евгения Калошина Третьего и многие, многие другие татьяны, которые острым серпом врезались в нашу память благодаря неустанной вахте нашего писательства у штурвала Прогресса (с большой буквы, подонки!). Итак, Татьяна бежит к пруду. Но прежде всего я должен обратить ваше внимание на то, как собственно, окружающая среда влияет на творчество гения: все эти бесчисленные вибрации, фибры и инфлуенцы общества. Так совсем недавно обнаружилось, что Владислав О’Cтровский не мог начать писать новую главу своей бессмертной пьесы, не приняв на грудь, то есть не выпив 100 грамм. Зачем, почему этому безмерно талантливому человеку, этому титану мысли нужен был алкоголь? Да потому, что противоречия общества раздирали его нежную, восприимчивую душу! Итак, Таня бежит к пруду и бросается в воду. Затем (как неожиданно и мастерски г-н Ословский поворачивает события!) следует разговор Митрича и Епифания Заберезного, которые в это время сидят на берегу реки и созерцают сию драму жизни.
М и т р и ч: Ну чё, (В.О. показывает в этом диалоге поистине глубокое знание народного языка!), Павел, девчонка-то того-этого, не хотит жить стало-ть, едрёна твою вошь.
Е п и ф а н и й: Дыть меня,татенька, не Павел звуть. Меня-дыть, этого-того, звуть Ёпифанием, ага.
М и т р и ч: А ты не прикословь, не прикословь, едрёна твою вошь. Раз сказал Павел, так ты, это того, бери, этого-дак того, значит -и всё, разкедрень твою ерепень! Тоже маладёжь пошла- ты им слово а они-ть тибе десить слов! Мозамбеки угрорусовы!
Е п и ф а н и й: Так-дыть, дедушка, я ж ето только так- для поддержания шерляфаму, разговору то есть, сказал. А вобче-то я во всём вас слушаю. Кость от кости, как говорится.
М и т р и ч: Ишь, иносраных слов нахватался, разтудыть твою гребень, ты у миня мотри, исчё чего такого завернёшь тут же в зубы аншлага получишь. Мы тоже а-бра-зо-ва-ны-я,
разпупрень твою кедрень!

(Слышися громкий всплеск воды и крики: «Помогите! Спасите!»)

М и т р и ч: И чаво, чаво орёт?! Дура мароканская.
Епифаний: Дак-дыть она же того, она ж этого- тонить она значит-с.
М и т р и ч: Эка невидаль «тонить»! А ты мне лучше-ть скажи, ты, ты Л е н и н а видел? (поворачивает к Епифанию сияющие вдохновеньем глаза) Э-э-э, то-то! А я видел, брат, вот те хрест животворящий и миротворный, что видел. Он, брат, стоял, а я, значить, шёл, иду я, эдак, иду, ну а он стоить, стоиииииить, брат, а рука, значит эдак, так значит (встаёт и выпрямляет руку), а нога так (отставляет ногу назад) и говорить. Много, хорошо говорить- только я, брат уже не помню- старый стал, уж мне во гробех пора почивать.

(Слышаться отчаянные крики: «Помогиииииииите!!! Тонуууу!!!!)

М и т р и ч (крякнув): Ну чаво, чаво орёт-та? Коль топнешь, так топни и неча орать, разкедрень-дыть-твою-ерепень! Тьфу, да и только!(Плюёт.)
Е п и ф а н и й (робко): А можить, того, этого её, значит, того, из пруда-то вынуть? Человек всё-таки, животинка тоже- жа-а-аль!
М и т р и ч: Зна-а-ем мы ваши жалости. Небось любился- ишь как под штанами торчит- что твой нетопырь! (Епифаний мнётся и краснеет.) Вижу-ть тебя наскрозь, дыдык-твою-тудык. Ну да ладныть, давай, тащи багор, мне ведь тоже инда хочиться тельца молодого-ыть, девического.

Епифаний прибегает с багром и они вытаскивают на берег Татьяну.

М и т р и ч (развязывая шнурок на суконных портках): Ну, Татиана, мы стало быть твои благодетели. (Татьяна с трудом открывает глаза, в то время как Епифаний делает ей массаж грудной клетки). Благодетели мы твои таперича. (Снимает штаны и пристраивается к Татьяне с левого боку, в то время как Епифаний даёт Тане в рот с другого боку).
Татьяна (с набитым ртом): Бвагадетили уы мгои! Кгогмильцы уы мгои!
М и т р и ч: Да, Татиана, так-то. (Пауза. Поворачивается в зал и поднимает палец.) А я Ле-ни-на видел!

Слышен звон колоколов на Спасской башне.
Занавес падает.

Студенты! Друзья. Когда я читаю эту наипроникновеннейшую сцену, этот перл, бриллиант, сокровище из анала русской- да что там русской, едрёна вошь!- мировоооой литературы, я мокрею. То есть я становлюсь абсолютно мокрым, вот здесь, и здесь, и... Чернышевский! Ублюдок!! Перестань ржать!! Студенты, если судьба вас наградила таким славным именем такого великого гения вы не можете ржать, как какой-нибудь свинячий конь в стойле. Вы не в стойле, студенты. Вы, студенты, в Храме Искусства! (оба слова с большой буквы!) Герои ходят среди нас, они живут не только на страницах книг: они среди нас, они пьют, курят, совокупляются, размножаются, срут в конце концов, и мы должны это осознавать, должны быть внимательны к этим незаметным героям. Но когда такие свиньи, как коллега Чернышевский, ржут тебе под самое ухо в самый, можно сказать сокровенный момент, в момент, можно сказать, душевного катарсиса- о, нет! Умрёшь на скалах чести ты, поэт! И навсегда взвгвоздиться твой стремглавый лик! (Это из бессмертного сочинения Василия Урюпина «Гвоздь Бессмертия»). Итак, изыдите с миром, и помните, что герои- они среди нас. Об этом будет наша следующая лекция.

«Холерные рассказы» Ап. Чхо Ва
Лекция 8-я

Герои живут среди нас. Пусть это станет в некотором смысле пупом, сердцевиной сегодняшней лекции, о’кэй? Вольдемар О’Cтровский и Апполинарий Чхо Ва были близнецами. Их часто путали друзья, близкие, коллеги и собратья по перу и даже их собственные жёны. Из драгоценной переписки гениев известно, что часто, напившись (перебрав) в каком-нибудь богемном парижском ресторане, Апполинарий звонил Вольдемару и просил прийти вместо него домой. Отсюда столько прений вокруг наследников мастеров. У г-на Чхо Ва было 18 детей, а у г-на О’Cтровского- 23. До сих пор культурологи, социологи и экологи бьются над проблемой родства и генной связи. Студенты, генная связь- это не шутка, не хер собачий, как выражался мастер нетрадиционного пера Василисиус
Полотёркин. Так вот г-н Чхо Ва ублажал Софью Ильиничну в то время как г-н O’Cтровский потел и трудился над телом Зуфрины Григорьевны. Иногда происходили весьма забавные казусы, которые позднее и легли в основу пьесы Апполинария Романовича «Галка». Однако, вернёмся к нашей теме и, если останется немного времени, я прочту вам кусочек из этой пьесы. Герои. Боги. Полубоги. Консерваторы. Ап. Чхо Ва по сути и являлся этим самым героем, полубогом, поскольку, уже будучи сам смертельно больной холерой, он не оставил пера и донёс до нас, благодарных потомков, эти драгоценные мысли. У нас нет возможности останавливаться на каждом рассказе отдельно, но мы попробуем найти то общее, что объединяет весь цикл произведений, и сделаем соответствующие резюме. Прослушайте отрывок из рассказа «Японские Облака!» (этот рассказ автобиографичен):
«Востоков крепко держал за ногу Прямоуголова и нёсся по зелённой чаще. Голова Прямоуголова билась по оврагам и рытвинам, попадавшимся на пути. Востоков хотел любви. В своём чесучовом пиджачке он бежал по зелени лесного массива, и душа его пела. Остановившись, он посмотрел на Прямоуголова. Глаза Прямоуголова вперились в самое небо. «А сад-то, берёзовый, зачем похерили?»- внезапно пронеслось в голове Востокова, и он устремился дальше. За чащей начиналось ржаное поле. «Красота-то какая!- изумился Востоков.- И ведь всё это наше. Русское!» Вид колыхающейся ржи придал ему сил. Он бежал уже не ощущая и надвигающейся ночи, и боли в руках, и судорог в коленях. Голова Прямоуголова мерно билась о кочки. «Вот оно, небо»- думал Прямоуголов и раскрывал рот навстречу восходящей заре. Ударила гроза и хлынул очистительный ливень. «Хорошо!»- вслух сказал Востоков и с силой подался вперёд. За спиной что-то хрястнуло, и он почувствовал, что бежать ему стало легче. «Земля помогает- родимая, русская.»- блаженно думал Востоков. «А что Прямоуголов, как он там?»- вдруг пронеслось в голове Востокова. Он остановился и обернулся. Прямоуголова не было. Востоков наклонил голову и увидел в своих руках чей-то сапог с частью голени. «Да как же так?- изумился Востоков.- Я бегу, бегу, хочу его спасти, а он вот какие кундштюки выкидывает, пёс новозеландский!» Востоков в сердцах кинул сапог на промокревшую почву и стал его топтать, приговаривая: «Вотьте! Вотьте! Вотьте!!». Потом он остановился, прислушался и услышал далёкий звук лопнувшей водопроводной трубы. «Опять у Митрюхиных всё говном зальёт»,- улыбнулся он и, повернувшись на одной ноге, с ощущением необычайной лёгкости в молодом сердце, побежал дальше. Вставало солнце.»

Холера, это заболевание 19 столетия, косило людей как колосья спелой пшеницы. Она (холера) не разбирала, если перед ней какой-нибудь кретин, недоделок, неандерталец или неутомимый труженик искусства, прекрасного. Умирали лучшие люди из интеллигенции. И вот Апполинарий Чхо Ва, превозмогая все каверзы, боль, крове- и мочеиспускание и проч. покупает билет на аэроплан и летит в Рим. Там его принимает сам Папа Римский Пропилиус Восьмой и благословляет на написание сборника «Холерные рассказы». У них завязывается бурный и, увы, невероятно краткий роман. Чхо Ва звонит своему другу О’Cтровскому и тот летит к нему, бросив написание своего шедевра «Волки и овцы. И кони.». Там они все втроём встречаются в Риме и проводят лето в Альпах. Нам ничего неизвестно об этом времени в жизни мастеров. Сохранилась только маленькая заметка в записной книжке Пропилиуса Восьмого: «Ап.Ч.- 16 см; В.О.-19 см. В.О.- велик. писат.» Вот и всё, что мы знаем об этих днях.

«К.Ж.К.К.»
Лекция 9-я

Приветствую вас, недоумки! На заре бурного становления современного российского общества возникали группы любимцев Музы и Аполлона из аристократов. Впрочем, иногда туда затесывался и презренный плебс, то бишь пролетарии умственного труда, но это были редкие исключения. Сегодня мы сосредоточим наше пристальное внимание на группе поэтов-симболистов (от латинского слова «симболус», что означает растение, хрен, собачий хрен). Группа носила симболическое название «К.Ж.К.К.», что в расшифровке означает «Куча Жидкого Коровьего Кала», или, как их любя называли в народе, «Кучка Кала». В те прославленные смутные времена было очень модно эпатировать публику, и на самом деле мы видим, что уже в самом названии содержится противоречие: с одной стороны «куча», а с другой «жидкого». Ведь и крокодилу ясно, что куча на может быть жидкой! Это привносило элемент некоей тревоги, некоторого несамоуспокоения как в, собственно, творчество поэтов, так и в стиль их жизни. Были очень распространены среди них оргии, мистическо-парапсихические сеансы, состязания в рифме, в длине половых органов и т.д. и т.п. Покровителем и идейным наставником этого поэтического содружества была г-жа Мадам Пфлег. Известно, что, например, эта женщина могла принять за раз сразу 38 мужчин, но не по очереди, а сразу, то есть всех сразу. Кульминационная была женщина. Сверканье! Монолит!! И заметьте, это факт, подверженный историками и литературологами, занимающимися изучением творчества «Кучки Кала». Лично меня не возбуждают эти стихи так, как, скажем, творения колосса русского Парнаса г-на Гэ.Вэ.Ушкина, но вот одно стихотворение поистине достойно вашего внимания. Стихотворение называется «Ась?» и написал его молодой талантливый кучкакаловец Володимир Фр. Жу. Но прежде, чем прочесть это прекрасное творение горячего молодого пера, хочу остановиться на одной детали. Как-то у «К.Ж.К.К.» было очередное заседание, на котором присутствовал великий французский мистик и прорицатель Шарль Жопейко. Он, этот Жопейко, мог сказать не только то, что будет, или было, или есть, но и с точностью до минуты предсказать день вашей смерти и истинную причину оной. Ну, как это всегда бывает на подобных заседаниях, все поэты перепились, а начинающий талант Елена Буряткина-Раскольникова стала приставать к мосье Жопейко, мол, скажи мне, когда подохну, и всё тут. Ну мосье Шарль долго упирался, а потом и говорит. (Все вдруг замолчали, как будто комбайн проехал по головам.) И говорит (по-французски, конечно же): «Це трэба замришь ти, красно дивче, во дэнь пятый от сэреды мисица януара, а потому замришь, шо спадёть ти на главу твий мозье, то бишь муж». Ну, мадемуазель Буряткина-Раскольникова начала ржать как оренбургский конь, а прорицатель Шарль обиделся и страшно напился в ту ночь. Рассказывают, что он кричал и просил, чтобы ему сготовили кошачий бифштекс и изнасиловал бутылкой из под ф л и к о Мадам Пфлег (чему она, судя по воспоминаниям современников, была необычайно рада, а флико это такое французское шампанское). Однако, 19-го января во вторник г-жа Буряткина де Раскольникова мило развлекалась на своей загородной даче с поэтом противоборствующей группы «Хрен в грызло!», г-ном Неунывайко. Ничто не предвещало трагедии. Муж был во Франции, а другой любовник, писатель-маринист мосье Удотов -в городе на премьере оперы «Алиготе», к которой и написал либретто. (Вы будете рыдать, как орангутанги на случке, читая это творение!) И тут неожиданно открывается дверь и входит... конечно же её муж, Финоген Емельянович. Всё бы обошлось, тем более, что Финоген Емельянович расписался с Еленой Буряткиной лишь для проформы- сам-то он с 17-ти лет жил с драматургом Др.Бр.Якубовичем, по кличке «Счелкаш». Но произошло несчастие: муж, войдя в комнату, поскользнулся на презервативе, который неопрятный поэт Неунывайко бросил на пол, и упал со всего размаха на постель, где и нежились сии голубки. Его портфель, набитый толстыми повестями и рассказами, взлетел в воздух, а затем со всего маху обрушился на голову г-жи Буряткиной. Её последние слова были: А ведь прав был старый кошкоед! Таким образом мы видим, что чудеса происходили не только в какой-нибудь античной Греции, но и в нашей дорогой стране, на своих, так сказать, покосах. А теперь я прочитаю вам стихотворение

«Ась».

Ась? Ась? Ась? Ась?
Офицеру отдалась.
Голубому офицеру
За мундирчик отдалась.
Ась. Ась. Ась. Ась,
Ась! Ась! Ась!! Ась!!
А-ась! А-ась! А-ась! А-ась!
Ась-сь-сь-сь-сь-сясь!
А-а-аси-си-си-си-си-ясь!
Ауауауауауауауась!
А...а...а...а...а...а...а...а...ась!
Саааааааааааааааааасясясь.
А-с-ссссссссссссссссссссс-яяясь!
А-СА-СА-СА-СА-СА-СА-СА-СА-САСЬ!
У-У-УХ! У-У-УХ! У-У-УХ!
Хрясь! Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Ах, поменьше б офицеров-
Хоть напукаюся всласть!
Ась. Ась. Ась. Ась.

(ждать? истественна ждать!)